Бывшая сотрудница НАУ и делегатка Координационного совета Ольга Карпушонок 30 августа обвинила одного из самых известных лидеров демсил Павла Латушко в сексуальных домогательствах и угрозах. После этого она ушла в тень: изредка появлялась в публичном инфопространстве и игнорировала все просьбы о комментариях. Спустя полторы недели Ольга решила прервать молчание и поговорила с «Зеркалом». В интервью она подробно рассказала свою версию конфликта с Павлом Латушко и почему не хотела разговаривать с журналистами в начале скандала. А также приедет ли в ЕС, если дело дойдет до суда, и каким теперь видит свое политическое будущее.
«Я восприняла это нормально, потому что все выглядело как знакомство с сотрудником»
— Давайте начнем с текущей ситуации. В вашем заявлении в прокуратуры Испании и Польши вы написали, что покинули Евросоюз и находитесь в относительно безопасном месте. Можете ли сказать, где именно?
— Нет, потому что я все еще делегатка Координационного совета и в отношении меня в Беларуси возбуждено четыре уголовных дела. То есть мне нужно спасаться еще и от КГБ. Но чувствую себя в относительной безопасности. И это не Евросоюз.
— Вы долго не выходили на связь с журналистами и коллегами. Что заставило вас прервать молчание именно сейчас?
— Я понимаю, что должна рассказать свою историю, свою версию событий. Почему я долго молчала? Скажу честно, первые несколько дней вообще не отвечала на сообщения. Не читала это все, было очень тяжело. Я видела, что мне приходят какие-то уведомления очень негативного характера, и несколько дней их не открывала. Потом потихоньку стала уже наполнять себя этой информационной повесткой. Пошли какие-то новые факты, новые заявления со стороны Пал Палыча [Латушко]. Я решила, что люди не понимают, что произошло, и нужно это объяснить. Теперь я к этому морально готова.
— Как вы оцениваете свое физическое и психологическое состояние после всего произошедшего?
— Тяжело, конечно. Было очень сложно первые несколько дней. Сейчас я уже стараюсь брать себя в руки. Больше всего волнуюсь за своих родных. Я получаю угрозы, но за себя не боюсь. Я боюсь за близких, потому что им тоже угрожают.
— Давайте вернемся к заявлению в прокуратуру. В нем вы указали, что преследования со стороны Латушко продолжались с 7 декабря 2024 года по начало января 2025-го. Можете объяснить, что вы вкладываете в понятия «действия сексуального характера», «нежелательные прикосновения» и «предложения сексуального характера»?
— Сейчас я расскажу всю историю, чтобы вы смогли задавать уточняющие вопросы.
В 2024 году я жила в Украине. Так как у меня были определенные проблемы с украинскими спецслужбами, я приняла решение переезжать в Польшу. Со мной связался Артем Проскалович (бывший сотрудник Администрации Лукашенко, юрист НАУ. — Прим. ред.) и по поручению Латушко предложил присоединиться к их команде. Я согласилась. В ноябре я переехала. Они несколько дней по своим протоколам безопасности меня проверяли, и затем я начала работать. Это был конец того месяца.
Дату 7 декабря я точно помню, потому что накануне у нас была встреча в Министерстве внутренних дел Польши, после которой Пал Палыч пригласил меня в ресторан. Я восприняла это нормально, потому что все выглядело как знакомство с сотрудником. Но уже в ходе встречи поняла, что он намекает на более личное общение.
Я знала, что Латушко не женат. На тот момент я ничего не знала о наличии у него каких-то отношений, поэтому, в принципе, не видела в этом ничего страшного. Но потом на работе я узнала, что, оказывается, он живет с девушкой из НАУ. Я очень удивилась.
Когда Латушко пригласил еще раз, я сказала, что для меня это все неприемлемо, и предложила общаться только в рабочем порядке. Он стал убеждать, что у него с этой девушкой ничего серьезного, что я ему очень нравлюсь как женщина и так далее. Но я конкретно дала понять, что между нами ничего не будет. В принципе, я за свою жизнь не раз сталкивалась с такими ситуациями, но после явного отказа с моей стороны мужчины больше не предпринимали никаких действий, и мы продолжали работать.
В этот раз все было не так. Латушко какое-то время еще писал мне личные сообщения, мог на работе как-то пошутить, когда мы были наедине. Однажды был случай, когда мы ехали в лифте вместе с коллегами после какой-то встречи и Латушко незаметно потрогал меня за попу. Меня это очень смутило, я растерялась и не знала, как себя вести.
Я высказала ему все лично в кабинете, попросила больше так не делать, иначе расскажу все его девушке. На что Латушко ответил, что это глупо и что я могу об этом пожалеть. Позже он несколько раз спрашивал, сделала ли я уже ВНЖ — я тогда была в процессе оформления. И намекнул, что ему будет достаточно сказать пару слов, чтобы меня признали угрозой нацбезопасности и депортировали из Польши.
Часто говорят, что это звучит как бред: мол, Пал Палыч не имеет такого влияния на спецслужбы. Мне такой взгляд кажется слишком наивным. Я не утверждаю, что польские службы как-то коррумпированы и будут в угоду Латушко совершать незаконные действия. Но я понимаю, что любая спецслужба перестрахуется, когда подозрения будут исходить от такого авторитетного человека.
Почему я считала эти угрозы реальными? После моего отказа, примерно с января, я стала слышать от разных сотрудников НАУ в свой адрес язвительные шутки, что якобы я внедрена в организацию по заданию спецслужб. Причем версии были и про СБУ, и про КГБ. Все это говорилось вроде бы в шутку, но довольно часто. Меня это задевало. Атмосфера в целом была очень токсичная.
Работать было очень тяжело, но я считала свои задачи важными — я занималась проблемами беларусов. Рассчитывала, что ситуация как-то наладится, поэтому продолжала работать.
Латушко не мог меня уволить напрямую, потому что для этого не было оснований. Он пошел по такому пути, чтобы я ушла сама. Особенно ситуация обострилась после исчезновения Анжелики Мельниковой. У нас состоялся разговор с Артемом Бруханом (сотрудник НАУ, действующий спикер КС. — Прим. ред.) и Артемом Проскаловичем в середине апреля, в ходе которого я ответила на все их вопросы. Они предложили пройти полиграф. Я согласилась. Более того, в Координационном совете я всегда поддерживала инициативу о проверке на полиграфе всех делегатов.
Во время стрима 30 августа Павел Латушко заявил, что Ольге Карпушонок предлагали пройти полиграф 15 апреля 2025 года на встрече с участием спикера КС Артема Брухана и заместителя политика Артема Проскаловича. «Через неделю она покинула нашу команду. Она просто ушла. Таким образом продемонстрировав, что она не готова пройти полиграф», — утверждал Латушко.
После этого я работала еще три недели. Больше к вопросу о полиграфе никто не возвращался. Ситуация в офисе не менялась. Я понимала, что мне нужно полноценно заниматься своей оплачиваемой работой (в НАУ, по словам Ольги, она работала на волонтерских началах. — Прим. ред.), и я постепенно переключилась на сотрудничество онлайн. Выполняла какие-то эпизодические задачи и вплоть до публикации своего поста в офисе НАУ больше не появлялась.
Дальше я ушла. Знаю, что со стороны Латушко распространялись слухи о моем сотрудничестве со спецслужбами не только в НАУ, но и среди делегатов КС. Когда избиралась в Парламентскую ассамблею Совета Европы, от некоторых делегатов из других фракций слышала, что фракция Латушко считает меня сотрудницей спецслужб. Хотя публично они об этом никогда не заявляли, все происходило кулуарно и постоянно.
«От меня требовали шпионить за другими участниками демдвижения»
— Вы упоминали проблемы со Службой безопасности Украины. Расскажите подробнее.
— Стоит вернуться к украинской истории, потому что это все связано. В 2022 году, когда я подавалась на украинский ВНЖ, была стандартная проверка СБУ. Они узнали, что я раньше была адвокаткой и, естественно, у меня были контакты в беларусских правоохранительных органах. В связи с этим меня отправили на полиграф. Я его прошла успешно. Это подтверждается тем, что я получила свой вид на жительство, который, кстати, действует до сих пор и не аннулирован (виды на жительство в Украине, сроки действия которых заканчиваются после 22 февраля 2022 года, считаются действительными до окончания военного положения. — Прим. ред.).
С 2022-го по 2024-й я периодически общалась с СБУ, они просили у меня какую-то информацию о беларусской стороне. Я считала это абсолютно нормальным, потому что в тот момент искренне верила, что таким образом помогаю Украине и что это полезно для их победы.
Но в 2024 году у них поменялся начальник отдела, который занимается беларусами, и со мной стали работать намного плотнее. Стали требовать шпионить за другими участниками беларусского демократического движения. Этого я делать не хотела. На меня постоянно давили, говорили, что именно от них зависит, останусь я в Украине или нет, продлят ли мой вид на жительство и так далее.
Когда мне говорят, что СБУ так не работает, что это не КГБ, для меня это выглядит очень наивно. Я сама юристка, работала в юридической фирме и видела, какие решения принимаются в отношении беларусов и россиян. Поэтому у меня никаких иллюзий не было. И так как давление было достаточно сильным и настойчивым, я поняла, что не смогу нормально жить в Украине и нужно переезжать, если хочу каких-то перспектив для своего будущего.
После того как они начали на меня давить, я стала записывать наши разговоры. Сознательно их не публикую, так как в этих разговорах упоминаются и другие беларусы, а у меня нет цели их дискредитировать, как и украинские спецслужбы в целом.
Когда я уехала в Польшу, со мной еще несколько раз связывались, интересовались работой в НАУ, на что я ответила достаточно грубо. У меня есть скриншот такой переписки.
После того как я опубликовала свой пост, Олег Кулеша (экс-политзаключенный, делегат КС. — Прим. ред.) публично заявил, что у него есть информация из некоего достоверного источника из Украины, что я прошла полиграф с неблагоприятным результатом и официально подозреваюсь в сотрудничестве с КГБ. Павел Павлович в своем стриме заявил, что у него есть сообщения от неких анонимных добровольцев, которые заявили, что я собирала информацию о них и меня нужно задержать в Польше.
Про это написали СМИ, и люди сейчас обсуждают, что я агент режима, что меня выгнали из Украины, что я не прошла полиграф и так далее. Кстати, где сейчас эти анонимные добровольцы — непонятно.
«Действия, о которых я говорю, — одни из самых сложнодоказываемых»
— Вернемся к обвинениям в адрес Павла Латушко. Вы упомянули инцидент в лифте. Были ли еще подобные действия?
— Давайте обратимся к значению термина «харассмент». Это не только сексуальные домогательства, но и любые действия, включая угрозы, которые создают вокруг человека неблагоприятную обстановку, вызывают чувство страха.
С его стороны это выразилось в том, что сначала он намекал и предлагал мне вступить с ним в личные отношения, пытался меня потрогать во время встречи в ресторане, а также периодически, когда мы оставались наедине на работе, в его кабинете. И вот этот случай в лифте.
Но основное не это. Вы же понимаете, что такое в моей жизни случалось неоднократно, как и у любой женщины. Основное — то, что после моего явного отказа он стал на меня давить, угрожать, используя свое служебное положение и свою влиятельность.
— Угрозы были только устными или в переписке тоже?
— Мы с ним общались в секретном чате с функцией автоматического удаления. Естественно, в тот момент, когда все только начиналось, я ничего не фиксировала: не записывала разговоры, не делала скриншоты. Поэтому у меня нет таких явных доказательств, которые от меня сейчас все требуют.
И в целом как адвокат могу сказать, что те действия, о которых я говорю, — одни из самых сложнодоказываемых. Но у меня есть часть переписки и маленькая аудиозапись. Я не хочу их показывать сейчас, чтобы не давать Латушко возможность подготовиться, сфальсифицировать опровержения. Как адвокатка по уголовным делам я знаю, что иногда доказательства не стоит выкладывать публично заранее.
— Ваши коллеги упоминали, что раньше вы позитивно отзывались о Латушко. Почему вы решили обнародовать обвинения именно в августе?
— Я всегда стремилась к объективности. При всем том, что я сейчас говорю о Пал Палыче, это не отменяет того, что он делает много полезного. Кроме того, я не хотела раньше об этом заявлять, потому что прекрасно понимала, с чем столкнусь с учетом его репутации и что это навредит демсилам в целом. Поэтому я максимально оттягивала этот момент. Я надеялась, что уйду из НАУ и про меня забудут, отстанут. Но этого не произошло. В августе я общалась с нашими общими коллегами и тоже слышала, что я агент режима. Поэтому просто пошла на опережение. Если бы Латушко реализовал свои угрозы, меня бы просто депортировали, и все. А сейчас хотя бы у польских правоохранительных органов есть две позиции, и они обязаны с ними разбираться. Публичными высказываниями я себя защищаю.
Кроме того, я считаю, что это мой долг. Мы не для того уехали из Беларуси, чтобы строить новую диктатуру, когда люди боятся говорить. А сейчас реально боятся, мне в личку многие написали слова поддержки, но эти люди не выступили публично. Я набралась смелости выступить. Да, это будет тяжелый процесс и для нас, и для демсил, но в итоге мы станем лучше.
— Польская прокуратура подтвердила нам получение вашего заявления, но оно еще не было зарегистрировано. Есть ли у вас какая-то информация от властей по этому поводу?
— Не больше, чем у вас. От Испании у меня тоже есть сообщение, что мое обращение получено, но пока никаких дальнейших движений нет. Будут ли по нему приниматься процессуальные решения, я пока не знаю.
«Мне прислали мою фотографию, сделанную кем-то в том городе, где я записывала видео»
— Вы сказали, что пока не хотите обнародовать доказательства, которые приложили к заявлению. Но, может быть, вы можете рассказать о содержании этих сообщений?
— Эти сообщения в Telegram подтверждают мою историю о том, что Латушко предлагает мне перейти на более личные отношения, и есть некоторые намеки, в частности, на создание мне проблем.
— В одном из постов в Facebook вы упомянули, что получили угрозу, в которой было указано ваше точное местонахождение, и тайно сделанное фото. Как думаете, от кого она может исходить?
— Мне вообще очень много приходит сейчас угроз, я прислала вам скриншоты. Я не знаю, от кого они исходят, понятия не имею. Может быть, от украинцев, может быть, от Латушко, может быть, просто от каких-то «доброжелателей». Мне прислали мою фотографию, сделанную кем-то в том городе, где я записывала видео. Кто эти люди, я не знаю.
— Вы упоминали, что были в НАУ волонтером, а не штатным сотрудником, и зарплату не получали. Но в вашем заявлении в прокуратуру речь шла о том, что Латушко говорил о возможности повышения зарплаты. Как это соотносится?
— Я оформляла документы, у меня не было вида на жительство, я его получила уже ближе к лету, поэтому меня не могли устроить на работу официально. Но Латушко пару раз передавал мне деньги лично от себя. Я ему на эти суммы писала расписки. Это было в декабре — январе. Небольшие суммы: 100 евро, 400 злотых. Но, естественно, речь шла о том, что я буду получать зарплату в НАУ. Однако до момента увольнения я ее так и не получила.
— Павел Латушко отрицает встречу в ресторане и говорит, что его местоположение круглосуточно отслеживают польские службы. Вы по-прежнему настаиваете, что эта встреча была?
— Да, эта встреча была. На тот момент, естественно, у меня не было причин фиксировать даты или места, поэтому точно день я вам не назову. Это было начало декабря. Ресторан находился в районе площади Конституции (Plac Konstytucji в Варшаве. — Прим. ред.). Но точное его название я не помню.
— В своем первом посте вы написали, что в ресторане во время совместного ужина с Латушко официанты знали его предпочтения в вине. В ответ на это сам политик заявил, что уже долгое время не пьет алкоголь.
— Видно было, что Латушко разбирается в хороших винах, и официанты знали о его предпочтениях. Но он только пригубил, вообще он никогда при мне или команде особо не пил алкоголь. В НАУ говорили, он может выпить только дома. Не знаю, с чем это связано.
— Ваша коллега по фракции «Хватит бояться» Татьяна Мартынова выражала беспокойство, что вами могут манипулировать. Вы с ней разговаривали после этого?
— Мы несколько раз разговаривали, я ей присылала видеокружочки. Да, она считает, что мной манипулируют. Я ей сказала, что это не так, но понятно, что она будет придерживаться своей позиции. Отношения нормальные. Я не хочу ее в это втягивать, потому никогда ей об этом не рассказывала.
— Секретариат Координационного совета заявил, что вы в период с марта по август 2025 года скачали более 70 рабочих документов, и назвал вашу активность нетипичной. Зачем вам понадобились эти файлы?
— На созвоне Совета фракций КС я подала жалобу на действия секретариата с просьбой опровергнуть эту информацию, потому что я никогда не скачивала никакие файлы с общего диска КС. Я могла их открывать и редактировать, но никогда не скачивала в режиме «загрузить на свое устройство» или «сохранить на свой диск». И я попросила предоставить мне доказательства — скриншоты, где будет четко указано, что и когда я скачивала.
Что касается изменения моей активности, то она не менялась. Я как до марта работала с документами Координационного совета, так и продолжила после. Меня очень удивила такая публикация. Я всегда считала, что секретариат публикует более-менее объективные и достоверные сведения.
Если секретариат имеет в виду, что я открывала 70 документов, используя слово «скачать», это свидетельствует о том, что в Координационном совете я действительно работала, а не просто присутствовала и голосовала по указке лидеров фракций. Получается, любой делегат, который принимает активное участие в деятельности КС, автоматически подозревается в сотрудничестве с режимом.
— Все происходящее Павел Латушко и НАУ назвали операцией КГБ по дискредитации. Что вы ответите на прямое обвинение в работе на спецслужбы?
— У нас любая критика в адрес демсил, а особенно такая, как моя, воспринимается как работа на режим. Потому что, конечно, в какой-то степени это режиму выгодно. Но это не значит, что мы все должны молчать.
Если бы у него (Латушко. — Прим. ред.) были реальные, обоснованные подозрения, он бы не допустил меня к работе с чувствительными данными в НАУ и в делегации в ПАСЕ. Поэтому я считаю, что все эти претензии с его стороны абсолютно необоснованны.
И еще: если бы за мной стояли спецслужбы, то, наверное, вся эта история была бы подготовлена намного лучше. А я, если вы заметили, даже не смогла записать видео так, чтобы нельзя было идентифицировать мое местоположение.
— Павел Латушко подал против вас иск о защите чести и достоинства. Будете участвовать в процессе?
— Да, я видела этот иск. Конечно, я буду принимать участие, буду защищаться, работать с адвокатом. На данный момент я нахожусь в его поиске. А как я буду давать объяснения суду — тут два варианта: либо это делает адвокат по моему поручению, либо я сама приеду в ЕС. Мы будем еще с ним советоваться.
— А что должно произойти, чтобы вы приехали в ЕС?
— Я должна убедиться, что для меня это безопасно.
— Каким образом? Это должны быть заверения польских властей или что-то другое?
— Я буду обсуждать это с адвокатом.
— Какой конечной цели вы добиваетесь? Отставки Латушко?
— Моя главная мотивация — защитить себя. Второе — я хочу, чтобы люди знали правду, чтобы такие истории не допускались. Потому что я знаю, что кроме той женщины, с которой он встречается сейчас, у него были отношения как минимум еще с двумя девушками из НАУ. Непонятно, кто еще попадет в подобную ситуацию. А отставка, отстранение — это не мне решать.
— Некоторые комментаторы в демсилах опасаются, что этот скандал наносит вред всему движению. Что вы можете на это ответить?
— Это вопрос из разряда «не работаю ли я на режим». Понятно, что все скандалы в какой-то степени подрывают доверие, но тогда у нас остается вариант просто сидеть и молчать и со всем соглашаться. И тогда мы построим новую диктатуру.
Второй момент: я же не ставила под сомнение все структуры в целом. Да, я выразила недоверие Объединенному переходному кабинету, это правда. Они выступили с заявлением, которое меня очень удивило: заявили о своем безусловном доверии Латушко, не дождавшись проведения расследования, просто автоматически заняли его сторону. Я считаю, что такое недопустимо.
— Из Офиса Светланы Тихановской с вами выходили на контакт?
— Нет.
— Какие ваши дальнейшие политические планы? Собираетесь продолжать деятельность?
— Я пока не знаю даже, в какой стране я могу жить. Все процессы на паузе. Я не выходила из Координационного совета, я все еще делегатка и там, и в ПАСЕ. Планирую продолжать свою деятельность, но вы же понимаете, что ко мне есть огромное недоверие со стороны беларусов — меня считают агентом режима. И все это благодаря заявлениям Латушко и тому, как это преподносится в СМИ. Но будем с этим работать.
— В конце сентября — начале октября в Страсбурге будет сессия ПАСЕ. Будете участвовать?
— Нет, потому что я не в ЕС.
— Возможно, есть еще что-то, о чем я не спросил, но вы хотели бы высказаться?
— Хочу обратить внимание на свой текст, размещенный на странице Минской городской коллегии адвокатов в 2021 году. За день до заседания квалификационной комиссии в Минюсте, которая лишала адвокатов лицензии, мне предложили опубликовать статью, которая могла бы мне помочь.
Я долго думала. В тот день я посещала в СИЗО двух своих подзащитных, политзаключенных, и предупредила их, что, скорее всего, завтра меня лишат лицензии. Рассказала про сделанное мне предложение. На что мне ответили: «Конечно, делай все, что угодно, чтобы сохранить возможность работать, потому что ты нам нужна». В тот момент у меня было больше десяти клиентов, которые сидели в СИЗО, основная часть — «политические». И я поняла, что должна сохранить свое право им помогать. Я опубликовала эту статью. Она, по сути, содержит выдержки из правил профессиональной этики адвоката о том, что необходимо следовать в первую очередь интересам клиента, а не собственной популярности.
Для всех людей, которые находились тогда в Беларуси, понятно, что я пошла на это ради лицензии. А сейчас меня этим упрекают. Никто не осуждает людей, которые, например, пишут заявления о помиловании или признают вину. Я сделала то же самое, чтобы сохранить лицензию. Вот и все.
